Владимир Егоров
Славянские гоминиды
Размышления
над книгой А. Бычкова
«Происхождение славян»
Книга А. Бычкова «Происхождение славян» [1] производит впечатление свалки. Груды информации вперемешку от научной и околонаучной до сомнительной и, как ныне модно выражаться, фейковой. Да и ладно бы, кабы содержательной или хотя бы интересной, так ведь нет. Из хаотично наваленных бесформенных груд не извлекается ничего оформленно содержательного. А монотонное повествование с усыпляющими повторами, кажется, неинтересно даже автору. Дремлющему читателю непросто разделить авторский текст и цитирования, тем более что цитаты не всегда снабжены ссылками. А в снабжённых дающий их идентифицирует себя то как автор, то как переводчик непонятно откуда и куда. Одни и те же действующие персонажи по ходу повествования именуются то так, то эдак без каких-либо разъяснений. Небрежность, чтобы не сказать безалаберность, автора усугубляется огрехами сканирования в текстах, доступных в интернете. Читать книгу трудно, а результат вряд ли оправдывает потраченное время. Взгляду не за что зацепиться, памяти нечего отложить полезным накоплением. Ничего нового к официально-школьной версии происхождения славян книга не добавляет, ну разве что залихватски опускает начало процесса славянской эволюции в эпоху появления в Европе первых гоминид.
В книге нашёл место заданный ещё М. Артамоновым и ставший центральным в славистике вопрос: «Каким образом славяне одновременно появляются на громадной территории и притом без каких-либо признаков массового переселения в эти территории нового для них народа?». Казалось бы, и само название книги, и упоминание этого вопроса предполагают попытку ответа на него. Но ответа не дают ни привлечённая для этого длинная цитата из В. Седова, ни ещё более длинное повествование автора.
Меня же это повествование привлекло только хорошей возможностью применения уникального фирменного препаратора для извлечения из бесформенных ворохов информации чего-то разумного, включая даже то, чего не накладывал туда автор. А также приятная возможность попутно, можно сказать даром, получить ответ на центральный вопрос славистики.
Наш волшебный препаратор — это предложенная И. Коломийцевым гипотеза славянского этногенеза [2] с некоторыми моими доработками [3], — однажды уже был опробован на монографии М. Жиха «Славянский правитель Само и его “держава”» [4], и результат получился весьма, на мой взгляд, красноречивый. И стимулирующий продолжить интересный эксперимент. А тут как раз подвернулась книга Бычкова.
Фирменный инструмент
Чтобы пользоваться инструментом, надо иметь его описание и рекомендации по применению. С этого и начнём. Гипотеза Коломийцева — основа нашего фирменного препаратора, который мы собираемся использовать для препарирования книги Бычкова, — в своих основных моментах сводится к следующему.
● Самая ранняя достоверно имеющая отношение к славянству археологическая культура прага-корчак с её на удивленье бедным материальным выражением отражает быт обитателей «производственных центров» (или, может быть, правильнее было бы их назвать трудовыми лагерями) кочевников, от скифов до гуннов и авар, волна за волной прокатывавшихся по Северному Причерноморью и прихватывавших центральные области Восточной Европы. Кочевники насильно сгоняли в такие центры-лагеря покорённое население, землепашцев и, особенно, ремесленников, которые под надзором завоевателей производили необходимый последним продукт. В центрах-лагерях собирались и перемешивались самые разные этносы. Однако вследствие общности рабского положения и быта в условиях совместного подневольного существования они в конце концов теряли свои национально-культурные особенности. Этот нивелированный рабством и бедностью быт археологически проявился, в частности, культурой прага-корчак.
● В VI веке н.э. население левобережья Среднего и Нижнего Дуная, получившее в имперской традиции название склавинов, представляло собой разношёрстный сброд из остатков гуннских производственных центров и рабских лагерей, который вообще не имел никакого отношения к славянству в современном его понимании. Археологически со склавинами соотносится культура ипотешть-кындешть-чурел, подобная праге-корчак, то есть такая же универсально рабская вследствие общности происхождения, но, что принципиально важно, не связанная преемственностью с более поздними достоверно славянскими культурами. Этот разноязыкий сброд, утерявший в неволе гуннских лагерей этнические и социальные корни и оставшийся после ухода господ без хозяйской руки, жил в основном грабежом — набегами на территорию империи с последующей торговлей пленными. Вероятно в качестве своеобразного койне в среде придунайских склавинов широко использовалась народная латынь, о чём косвенно свидетельствует её потомок, румынский язык, который жив в ареале ипотешть-кындешть-чурел по сию пору.
● Авары проникли в Карпатскую котловину и Паннонию не с юга по Дунаю, как принято считать, а с севера в обход Карпатских гор. Для этого им пришлось совершить уникальный для кочевников рейд по лесистым северным отрогам Карпат до границ Австразии, где после победы над франками они создали примерно на территории современных Силезии, Саксонии и Чехии плацдарм для завоевания Паннонии. В этом уникальном циркумкарпатском походе 560‑х годов аварам проводниками и помощниками служили привыкшие к жизни в лесах по берегам рек аборигены. Для авар естественным было набрать себе слуг-проводников в той лесистой местности, откуда начинался их маршрут на запад вокруг Карпат. Этот стартовый восточный терминал аварского циркумкарпатского маршрута практически точно совпадает с местом зарождения культуры прага-корчак (так называемая фаза 0, вторая половина IV века) на территории от Среднего Поднестровья до Полесья. А западный терминал этого маршрута точно совпадает со вторым базовым ареалом культуры прага-корчак, чешским, до которого эта культура добралась в VI веке одновременно с появлением там авар. В итоге полный ареал культуры прага-корчак точно накладывается на аварский циркумкарпатский маршрут с его двумя терминалами, стартовым корчакским на Волыни-Галиции и финишным пражским в Чехии-Саксонии, а также цепочкой промежуточных баз, они же аварские центры-лагеря для аборигенов, по югу Польши.
● Аварский каганат в пору его расцвета в VII…VIII веках контролировал гораздо бóльшую территорию, чем традиционно принято считать, ограничивая его только Паннонией или даже междуречьем Дуная и Тисы. В каганат входили все земли Восточной и Центральной Европы, на которые ступали копыта аварских коней. В грубом приближении его территория может быть оценена ареалом распространения славянских языков в эпоху средневековья.
● Не было никаких великих славянских миграций VII…VIII веков, никакого расселения на огромные расстояния немереных и непонятно откуда взявшихся славянских масс. По просторам Европы тихо, без шума и пыли, распространился славянский (общеславянский) язык. Став фактически государственным языком Аварского каганата вследствие радикальной смены в нём власти в середине VII века, он был навязан новыми властителями разноязыкому населению Аварии на всей её громадной территории. То есть, славянство — изначально категория языковая, а не этническая.
В основном соглашаясь со всеми перечисленными пунктами гипотезы Коломийцева, я не смог принять её последний пункт, «гаремный постулат», призванный прояснить, каким образом праславянский язык стал де-факто государственным языком Аварии. Вопрос этот действительно принципиальный, и Коломийцев в рамках «гаремного постулата» решает его следующим образом:
● общеславянский был смешанным языком, он родился в аварском гареме как продукт опосредованного фонологического воздействия алтайских языков на балтский или балтославянский язык, причём посредником выступил аварский — неизвестный науке индоевропейский язык;
● имя и язык славян в относительно короткие сроки распространились из центральных областей Аварского каганата на все подвластные аварам территории некими рождёнными в аварском гареме «губернаторами».
Не буду повторять здесь всю критику «гаремного постулата» Коломийцева, интересующиеся найдут её в обзоре его тетралогии [5]. Здесь дам лишь квинтэссенцию её неувязок.
Смешанные языки действительно могут возникнуть в местах массового двуязычия, что вряд ли характерно для гаремов. А главное, по общепринятой у языковедов классификации общеславянский язык никоим образом не подпадает под категорию смешанных языков. Обитательницы гарема чисто теоретически могут изобрести какой-то пиджин, но никак не полноценный и весьма сложный язык, такой как общеславянский. Лингвисты затрудняются с точной классификацией аварского языка, но всё же никто не считает его индоевропейским. В любом случае к общеславянскому он отношения не имеет. Некие «губернаторы» могли бы, даже обязаны были способствовать распространению в государстве государственного языка, но тогда они должны были бы распространять аварский, а не славянский язык. Если же они были славяноязычными, то непонятно, каким образом они массово оказались на губернаторских должностях в Аварском каганате.
Итак, без ответа остался вопрос: каким же образом славянский язык мог стать фактически государственным языком Аварии? Опять же за более подробным анализом этого действительно очень интересного феномена я отсылаю читателя к упомянутым выше моим разборам тетралогии Коломийцева и монографии Жиха. Если же вкратце, процесс прошёл в два основных этапа.
● Праславянский язык исторически естественным путём развился в ареале фазы 0 культуры прага-корчак, культуры безусловно (пра)славянской. Этот ареал, как замечено выше, совпадает со стартовым «корчакским» терминалом аварского циркумкарпатского маршрута. Весьма вероятно, носители праславянского языка были основной, так сказать подручной, массой аборигенов, рекрутированных аварами в рейд на запад вокруг Карпат. Когда корчакцы с аварами появились в западном «пражском» терминале маршрута, вместе с ними в VI веке культура прага-корчак добралась до чешского конца своего ареала. Кроме того, часть рекрутированных аборигенов-корчакцев авары оставили на промежуточных базах маршрута для его обеспечения и обслуживания, заложив тем самым пражско-корчакскаий континуум вдоль аварской «дороги жизни», которая долгое время соединяла новую аварскую базу в Центральной Европе с тылом в Северным Причерноморье. В этом континууме, то есть в ареале культуры прага-корчак, и вероятно только в нём, в VI веке звучал славянский язык.
● С начала VII века, когда авары впервые потерпели разгромное поражение от Византии на своей собственной территории, начался процесс упадка Аварии. Апогея этот процесс достиг в 626 году, когда каган с отчаяния ринулся осаждать Константинополь. Мало того что штурм был неудачен, за время осады на северо-западе каганата вспыхнуло восстание неких винидов, успех которого привёл к образованию так называемой «державы Само». Эта держава образовалась точно на территории «пражского» терминала аварского циркумкарпатского маршрута, и составлявшие основу её населения виниды представляли собой полукровок — детей авар и приведённых ими с собой корчакских женщин. Эти виниды-полукровки были относительно привилегированной стратой каганата, но всё же в круг истинных авар не допускались, росли при матерях в трудовых центрах-лагерях, и их родным языком был язык матерей, то есть славянский. Когда ослабленный постоянными неудачами каганат окончательно проиграл войну «державе Само», произошло два чудесных превращения, которые не заметили да и не могли заметить имперские и франкские анналисты. «Держава Само» слилась с поверженным Аварским каганатом, и во главе новой Аварии оказался франк Само с его многочисленными сыновьями от винидских женщин и зятьями-винидами. Прежние полукровки на правах потомков как прежде правивших авар, так и пришедших к власти винидов превратились из фактических рабов в новую элиту каганата. Эта элита старалась по возможности во всём подражать своим славным покорившим полмира отцам-аварам и даже, возможно, гордо считала себя аварами по крови, но говорила на родном славянском языке.
● Новая Авария во главе с франко-винидской династией Само быстро преобразилась из типичного вождества в феодальную державу по образцу соседнего государства франков. Его винидская элита получила при новой власти какие-то лены, превратилась в заправских феодалов и тут же начала расширять свои феодальные владения на север до Балтики и на юг до Адриатики. Именно эти полновластные наследственные властители своих феодов, а не какие-то временщики-«губернаторы» Коломийцева, навязали подданным свою родную речь, вследствие чего славянский стал доминирующим языком на огромных территориях Европы.
Вот теперь, овладев новым инструментом, мы готовы во всеоружии приступить к препарированию книги Бычкова. Собственно, ещё не открыв её, мы уже ответили на вопрос Артамонова, каким образом славяне одновременно появляются на громадной территории и притом без каких-либо признаков массового переселения в эти территории нового для них народа. Вот так работает волшебная палочка гипотезы Коломийцева! Будем надеяться, что не подведёт она нас и в дальнейшем.
Поскольку наш фирменный инструмент несколько специфичен, применять его мы будем локально, в основном только там, где эффект от его применения будет наиболее наглядным и интересным. То есть, операционные точки мы будем придирчиво выбирать сами. Однако может случиться и так, что после вскрытия обнаружатся интересные «осложнения» — побочные объекты нашего внимания, пусть даже не нуждающиеся в специальных инструментах исследования. В таких случаях мы не станем искусственно ограничивать операционную зону и позволим себе отклоняться от основной темы небольшими интермедиями.
Венеды, славяне и склавины
Бычков, как и большинство отечественных историков, всеми правдами и неправдами стремится утопить начало славянской истории как можно глубже в прошлое: «Славяне впервые упоминаются в исторических произведениях начала нашей эры». Из той же оперы: «…славяне самое позднее в VI в. заняли свои постоянные места обитания. Узнаем об этом уже из “Германии” Тацита, в которой славяне представлены как народ, переселяющийся с места на место лесами, тянущимися от певкинов (бастарнов) до финнов, и занятый грабежами, и, несмотря на это, народ оседлый». Галантно оставим без комментариев пикантную подробность: о том, что «славяне заняли свои постоянные места обитания самое позднее в VI веке», Тацит даёт нам знать… в конце I века н.э., то есть за полтысячи лет до (!) сего исторического события. Сосредоточимся на другом. Если не полениться полистать «исторические произведения начала нашей эры», то на самом деле ни в одном из них славян найти не удастся. Не знает славян и Тацит. Тут мы имеем дело с откровенным шулерством, в котором Бычков сам же и признаётся: «В сочинениях римских авторов славяне именуются венедами/венетами». То есть, на самом деле в сочинениях начала нашей эры фигурируют не славяне, а венеды или венеты, которых Бычков волюнтаристски записывает в славяне.
Понимая, что шулерство могут и заметить, Бычков стелет соломку и призывает в помощь готского анналиста Иордана: «О том, что под этим этнонимом действительно скрываются славяне, свидетельствует Иордан. Он пишет, что “венеты — многочисленное племя… Хотя теперь их названия меняются в зависимости от различных родов и мест обитания, преимущественно они все же называются славянами и антами”». Вновь закроем глаза на полутысячелетний разрыв времён: Иордан всё-таки историк VI века, а не начала эры. Но вновь открыв глаза, чтобы заглянуть в «Гетику» Иордана, мы не найдём в ней никаких славян: в латинском оригинале приведённой цитаты не славяне, а… склавины! Те самые придунайские склавины, которые по гипотезе Коломийцева не имеют никакого отношения к истинным славянам. Всего лишь слово Коломийцева против слова Бычкова? Не совсем. В их заочном противостоянии всё ставит на свои места упоминание Иорданом рядом со склавинами антов, которых даже сам Бычков полагает не славянским, а иранским народом: «Анты — ираноязычное племя, которое, смешавшись с галиндами, дало начало племени радимичей. В древности не только иранцев причисляли к славянам, но и другие племена». Вот-вот, по Коломийцеву среди этих «причисленных к славянам других племён» оказались и злосчастные склавины. Которым, кстати, ничто не мешает быть частью «многочисленного племени венетов», вот только славяне тут ни при чём.
У последней цитаты из Бычкова есть продолжение, которое я поначалу опустил как не имеющее отношения к славянам и нашему препаратору, но оно интересно само по себе: «Так, писатель XII в. Гельмольд пишет: “Есть и другие славянские народы, которые живут между Одрой и Альбией, длинной полосой простираясь к югу, — а именно герулы, или гаволяне, обитающие по реке Гаволе, и дошане, любушане и вилины, стодоряне и многие другие”. Однако у нас имеется текст по-герульски, который указывает на балтское происхождение этого племени». Вообще-то герулы в мировой науке считаются не балтами, а германцами, не пережившими, как и многие другие германские этносы, Великое переселение народов и потому не дожившими до XII века. Однако если у Бычкова действительно имеется такая уникальная историко-лингвистическая ценность, как герульский текст, то это хороший повод отвлечься на интермедию.
Венедский «Отче наш»
Бычков безоговорочно признаёт праславянами венедов первой половины I века до н.э., живших по течению Вислы. Оказывается, славянство этих венедов несложно доказать некими якобы венедскими текстами: «В 1794 г. польский ученый, граф Ян Потоцкий посетил земли Восточной Германии (которые некогда населяли венеды, предки сербов-лужичан) и разыскал тексты на венедском языке» [6]. И далее читателю предъявляется записанная Потоцким «по-венедски» молитва «Отче наш»:
«Nesse
Wader, tu toy Jiss, wa nebiss hay! Siungta Woarda Tygi.
Tia wiliæ
szymweh Rok wa nebiss kak no zimie.
Un Wy by doy nam
nesse chrech kak moy Wy by dayne nessen Сhresmarym.
Ni bringwa nass na Wasskonie day lizway nes Wit Wyskak chandak. Amen»
Этот «венедский» текст — действительно молитва «Отче наш», хотя и с некоторыми сокращениями и одной добавкой. В нём отсутствуют канонические «да приидет Царствие Твоё» [7] и «хлеб наш насущный дай нам на сей день», зато добавлено имя господне Jiss, то есть Иисус [8]. Бычков почему-то даёт обширное сравнение этого текста с балтскими аналогами: литовским, прусским и даже тем самым «герульским», хотя балтская параллель в нём находится одна-единственная: woarda — «имя» (литовское vardas). Чуть больше германизмов: wader — «отец» (немецкое Vater), wiliæ — «воля» (немецкое Wille), bringwa — «введи» (немецкое bringen — «приносить», «доводить»); un — «и» (немецкое und) [9]. А вот более всего параллелей славянских, хорошо узнаваемых и похоже звучащих даже в современном русском языке: nesse — «наш», «наши» и nessen — «нашим»; nam — «нам», nass — «нас»; chrech — «грех», moy — «мы», ni — «не». Наконец, целая фраза wa nebiss kak no zimie — «в небесах, как на земле»!
Так что вряд ли есть нужда приплетать к этому тексту балтов, а тем более венедов. Они ведь вместе со своим языком исчезли за тысячу лет до того, как Потоцкий где-то записал какие-то тексты. Только что проведённый нами навскидку лингвистический анализ ясно показывает, что записанный Потоцким текст «Отче наш» надиктован отнюдь не венедом VI века, кстати, наверняка язычником, которому вообще не положено знать и озвучивать христианские молитвы, а христианином-лужичанином конца XVIII века на одном из старолужицких языков, безусловно славянском в основе, но заметно германизированным в длительном немецком окружении.
А как же обещанный герульский текст? Да никак. Нам он в общем-то был нужен только в качестве провокатора этой интермедии, а интересующиеся лингвистическими фейками могут полюбоваться на него у Бычкова.
Славянская антропология
В ходе дальнейшего препарирования книги Бычкова всплывает вопрос, который очень заботит её автора: как узнать древних, первоначальных славян, как не спутать их с другими народами и этносами? Ответа Бычков не находит и, вновь прибегая к помощи В. Седова, признаёт: «В разных регионах расселения раннесредневековых славян выявляется довольно различное антропологическое строение. Средневековые краниологические материалы, таким образом, никак не могут характеризовать первоначальный облик славян». Отчего же такое фиаско? И тут снова нам помогает наш фирменный инструмент: действительно, непросто найти в тёмной комнате чёрную кошку, если к тому же никакой кошки там не было.
Различное антропологическое строение славян в разных регионах их расселения не случайно, и не стóит в этом винить археологию. Причина невозможности воссоздания «первоначального облика славян» объективна и более чем весома: это изначальное отсутствие того самого облика. Такое заключение вполне естественно, если смотреть на вопрос под углом зрения гипотезы Коломийцева. Согласно ей, с момента своего возникновения псевдоэтноним [10] «склавины» объединил весьма пёструю в этническом и языковом плане компанию самых разных народов и народцев, спонтанно сложившихся в Подунавье после ухода оттуда гуннов и к славянству в нынешнем его понимании вообще отношения не имеющих. Славянство родилось без участия склавинов как сугубо языковой феномен вследствие быстрой, исторически мгновенной, славянизации в VII…VIII веках огромных территорий Европы, так или иначе входивших в Аварский каганат. Причём славянизация каганата происходила не перемещениями неких славянских масс и захватом ими новых жизненных пространств с вытеснением или ассимиляцией местного населения, а распространением на всю территорию Аварии славянского языка, ставшего в ней фактически государственным. Таким образом, славянский язык центральная Европа от южных берегов Балтики до северных берегов Адриатики со всеми населявшими её в то время народами восприняла практически одномоментно, и облик новоявленных славян, они же исконные говорившие на разных языках насельники Европы, был изначально весьма и весьма разнообразным.
По иронии судьбы в числе многочисленных принявших славянский язык народов Европы не оказалось… склавинов. Разбойничье Нижнее Подунавье не покорилось ни Византийской империи, ни Аварскому каганату, поэтому местные склавины не стали ни греками, ни славянами и сохранили свою вульгарную латынь, впоследствии ставшую в тех краях румынским языком.
Мешанину языков на территории Аварского каганата до мгновенного ославянивания последнего в какой-то мере иллюстрирует история бефульков, которым мы посвятим очередную интермедию.
Аварские бифштексы
Занимаясь происхождением славян, Бычков попутно цепляет давнюю и запутанную лингвистическую проблему бефульков. Эти бефульки известны единственно из «Хроники Фредегара» (латинское befulci), где они появляются в следующем контексте: «Гунны [авары] уже издавна вендов использовали как бефульков, так что когда гунны против какого-либо народа выступали с оружием, тогда сами перед обозом вставали, а венды должны были за них биться. Если побеждали эти последние, гунны выходили во главу войска, чтобы получить пользу от чужой победы; если же венды уступали, тогда, получив помощь от гуннов, собирали силы для нового боя. Названы они были гуннами бефульками потому, что тащились перед ними и в строю вступали в возобновленный бой». То есть, сам Фредегар, единственный упомянувший бефульков хронист, значения этого слова не прояснил. Не сделали этого и комментаторы Фредегара. Пришлось за всех отдуваться Бычкову: «Однако известно, как плохо Фредегар знал латинский язык… Ничего удивительного, что он не понимал слова befulcus, которое и поныне сохранилось в живом итальянском языке в форме bifolco. Это слово является модификацией классического bubulcus и первично означало “волопас”, “пастух скота”, “погонщик”; позднее приобрело значение “селянин”, “пахарь”; последнее значение в итальянском языке это слово сохраняет и поныне. Фредегар, вероятно, слышал или читал, что авары использовали славян как погонщиков (своего скота) [11], и слышал также, что пользуются их военной помощью. Эти два известия объединил в одно и объяснил весьма путано».
Может быть, Фредегар и правда не очень-то понимал значения слова befulcus, и в современном итальянском языке действительно имеется восходящее к нему слово bifolco. А вот что до остального… Во-первых, befulcus не может получиться из bubulcus, что бы последнее ни значило [12], так как «модификация» долгого ударного /u:/ латинского būbulcus в краткое безударное /e/ в befulcus лингвистически невозможна. Во-вторых, слово befulcus имеет скорее не латинское, а германское происхождение и включает два компонента: bef — «мясо» и folk — «народ» [13]. В-третьих, для итальянского bifolco словарь даёт основной перевод «бифштекс», что лишь подтверждает и его связь с мясом, и германское происхождение. Но ещё интереснее другие предлагаемые для bifolco переводы: «деревенщина», «мужлан», «голодранец» и даже «крепостной». Вероятно именно эти смыслы лучше всего характеризуют отношение авар к их винидским подданным. «Мясную» же подоплёку прозвища можно трактовать двояко: в военном плане виниды, как и все остальные народы, для авар были «бифштексами», то есть, по-нашему, пушечным мясом, а в бытовом — оседлыми содержателями стойлового рогатого скота в противовес кочевому табунному коневодству у самих авар. Именно так: содержателями стойлового, но не погонщиками табунного! Авары вряд ли могли использовать «славян как пастухов и погонщиков своего скота», то есть табунщиков, как полагает Бычков, для этого они гораздо успешнее приспособили более привычных к такой работе булгар [14].
Судя по вероятному германскому происхождению слова befulcus, вряд ли его придумали авары для обозначения винидов. Оно могло появиться только в германоязычной среде, а использование его аварами и сохранение в современном итальянском сужает эту среду до германцев-завоевателей Италии времён Великого переселения народов: остготов, вестготов или лангобардов, особенно последних, так как именно они теснее других контактировали с аварами и оставили самый глубокий след в истории Италии.
Однако наследили лангобарды не только в Италии, но также и… в книге Бычкова, где стали очередной наглядной демонстрацией небрежности её автора. Сначала он называет этих «длиннобородых» германцев как общепринято: «Дальнейшее же проникновение их [венедов] в Среднее Подунавье, занятое германскими племенами, приходится на середину и вторую половину VI в. Этот процесс был связан с уходом лангобардов [подчёркнуто мной – В.Е.] с территории Моравии и Словакии (546), а затем с вторжением в Юго-Восточную Европу тюркского народа — аваров, оставивших заметный след в раннесредневековой истории Среднего Подунавья». Тут написание лангобардов вполне соответствуют общепринятому по естественной германской этимологии: lang — «длинный» (современное немецкое lang) и bard — «борода» (немецкое Bart, английское beard). Но затем в какой-то момент без предупреждения Бычков превращает лангобардов в лонгобардов, да ещё на голубом глазу утверждает, что их название… латинское: «Хотя лонгобарды — племя германское, а имя их, “длинные бороды”, почему-то латинское»! Что ж, на латыни «длинный» — это действительно longus, но «борода» всё-таки barba, и тогда наши бедолаги «с латинским именем» должны были бы зваться не лангобардами и не лонгобардами, а лонгобарбами. А так получается какой-то гибрид ушастый, к тому же беспардонно противоречащий более раннему тексту этой же книги! Впрочем, что чему противоречит, понять непросто. Автор так и не остановился на каком-то одном варианте, и по тексту книги бедные ланго-лонго-барды у него ещё многократно переодеваются, то демонстрируя свою германскую сущность, то маскируясь под каких-то полуримлян.
«Колонизация» Паннонии
Описывая колонизацию славянами Паннонии, Бычков даёт интересный пример того, как можно сделать совершенно верное утверждение, исходя из неверных посылок: «Постепенно важнейшим этническим компонентом [Аварского] каганата стали славяне». Постулат абсолютно верен, если под славянами понимать дружно заговорившее по-славянски население Аварии. Но Бычков под славянами имеет в виду не носителей языка, а некий априорно существующий, вездесущий и норовящий пролезть в каждую щель славянский этнос: «Еще в канун занятия аварами Паннонии проникновению сюда славян способствовало их участие в борьбе гепидов против лангобардов. Вслед за тем в междуречье Дуная и Тисы вместе с аварами переместились отдельные группы славян с Нижнего Дуная. С уходом же лангобардов из Среднего Подунавья началась колонизация славянами западной части Дунайской низменности и долин Восточных Альп. Эти славянские поселенцы вскоре оказались также под властью аваров».
В качестве ремарки отметим, что вообще-то другом месте этой же книги славяне появились в Среднем Подунавье самое позднее в V веке: «Наряду с германцами в Среднее Подунавье, по-видимому, уже в V в., если не раньше, начали проникать и славяне». Далее Бычков не развивает эту тему, вероятно потому, что тогда пришлось бы придумывать ответ на естественно напрашивающийся вопрос: если славяне появились на дунайском лимесе в пятом веке или даже ещё раньше, почему же имперские чиновники и книжники обратили внимание на новых, да к тому же весьма шебутных, соседей только в середине шестого? Видимо, ответа нет. Налицо только очередная небрежность автора.
Однако вернёмся к Паннонии и лангобардо-гепидской войне. В ней принимали косвенное участие никакие не славяне, а опять-таки те самые придунайские склавины, которые к славянам, согласно гипотезе Коломийцева, отношения не имеют. Соответственно, «отдельные группы славян» никуда не могли переместиться с Нижнего Дуная, потому что во время лангобардо-гепидской войны славян там, как и в V веке, не было.
Наконец, после ухода лангобардов в Италию всю Паннонию немедленно заняли авары, не оставив гипотетическим славянам ни времени, ни места на какую-то «колонизацию». Поэтому некие славянские поселенцы в Дунайской низменности, если таковые были, не «оказались вскоре под властью авар», а могли оказаться в самой этой низменности только вместе с аварами и только потому, что уже были под аварской властью. Опять-таки в полном соответствии с гипотезой Коломийцева.
Хотя мы с Бычковым на минуточку сошлись на том, что в конце концов славяне оказались под аварской властью, в дальнейшем наши пути вновь расходятся. У Бычкова «постепенно славянские князья набирали силу и стремились к полной самостоятельности… Первыми выступили против аваров славяне, населявшие западные окраины каганата. В 623 г., во время очередного похода аваров в византийские владения, началось восстание подвластных им славянских племен. Возглавил это восстание Само — человек, происхождение которого остается не вполне ясным. По сведениям, сообщаемым франкским хронистом, он был франком, прибывшим к славянам с торговой миссией». Итак, в Аварском каганате некие «славянские князья» набирали силу и стремились к самостийности. Отлично, вот они, потенциальные лидеры нации в грядущей борьбе за славянскую независимость! Однако… Когда началось восстание «славянских племён» против авар, во главе его почему-то оказались не эти набравшие силу и рвущиеся в бой отечественные князья, а заезжий франкский купец неясного происхождения! Единственное разумное объяснение феномену вновь даёт гипотеза Коломийцева: не было в Аварском каганате ни «славянских племён», ни «славянских князей». Авары таких вольностей у покорённого населения не допускали. Против них восстали не племена и не князья, а, как недвусмысленно говорит об этом Фредегар, рабы-виниды, пусть относительно привилегированные полукровки, но всё равно обитатели винидских рабских центров-лагерей, не имевшие ни социальной, ни тем более военной организации. А Само, кем бы он ни был, отдадим ему должное, сумел создать из рабов боеспособное войско, возможно, по примеру действовавших в Подунавье и наводивших страх на Римскую империю разбойничьих армий склавинов. Был у Само и более яркий пример, тоже из истории Рима: в конце концов, в своё время нечто похожее ведь удалось Спартаку!
«Колонизация» Балкан
Теперь от «колонизации Паннонии» можно плавно перейти к «колонизации Балкан».
Согласно Бычкову, к началу освоения славянами Балканы были почти полностью романизированы и эллинизированы. С чем не поспоришь. Но помимо романизированных и эллинизированных остатков автохтонных народов «…небольшими анклавами перед славянским расселением на Балканском полуострове проживали бастарны, переселенные на Балканы императором Пробом еще в III в., лангобарды, локализуемые где-то в устье Гебра, скиры — в Малой Скифии, герулы — в окрестностях Сингидуна». То есть, на романизированных и эллинизированных Балканах оставалось множество германских анклавов, сохранявших свою этническую идентичность.
На этом пёстром фоне у Бычкова начинается славянская колонизация Балкан. Вот только видимых следов этой «колонизации», увы, почему-то не наблюдается: «Исключительно по данным археологии полной картины славянского освоения Балканского полуострова восстановить невозможно. <…> Продвигаясь в глубь полуострова и оседая более или менее крупными группами, они [славяне] активно и довольно охотно воспринимали культурные и экономические достижения византийских провинций и, таким образом, оказывались в археологическом отношении невычленяемыми среди других этносов». Вот ведь незадача! Многочисленные даже мелкие германские анклавы, гораздо дольше пребывавшие под влиянием греко-римской цивилизации, археологически прекрасно вычленяются, а славянские — ну никак! Невольно закрадывается вопрос: а не ловит ли снова Бычков чёрную кошку в тёмной комнате, куда никакие кошки не забегали? Не потому ли славяне «не вычленяются», что вычленять попросту нечего?
Результат славянизации Балкан «невычленяемыми», но всё же как-то вычлененными славянами Бычков иллюстрирует картой расселения там «славянских племён».
Карта «расселения
славянских племён» (из книги Бычкова)
Если поверить в некое «расселение» славян и этой карте, то целая прорва из двадцати (!) славянских племён с разными названиями и потому, вероятно, родом из разных мест, одновременно и дружно, не толкаясь, не ругаясь, перебежали, не оставляя археологических следов, со своих прежних родин в новые пределы и мирно расселись там в соответствии с картой. Но такой сценарий противоречит здравому смыслу. И число этих «племён», и площади, которые они занимают на карте, всё буквально вопиет: никакие это не племена, это же типичные средневековые феоды. В большинстве их названий даже угадываются имена их властителей-феодалов: Бранич, Нареч, Травун, Дукла, Тимоч, Струмен, Берез, Драго, Сагуда, Ринх, Ваюна, Велегез, Милинг.
Так что мы снова видим невольное подтверждение Бычковым гипотезы Коломийцева: не было никакого «переселения славянских племён», как не было ни самих славянских племён, ни переселения вообще. А «славянская колонизация Балкан» свелась к тому, что в выделенные им уделы прибыли, конечно же не без достаточной силовой поддержки, вассалы правителя новой Аварии и взяли в управление пожалованные лены, некоторые из которых даже назвались по родовым именам новых владельцев. В них для удобства управления новые феодалы заставили подданных говорить на своём родном славянском языке. Этнический состав населения Балкан при этом не поменялся, зато резко сменился его язык вследствие появления новых славяноязычных властителей [15].
Попутно ещё один существенный нюанс, на сей раз камешек в огород Коломийцева. Согласно «гаремному постулату», его мистические «губернаторы» разнесли по территории Аварии не только славянский язык, но и само название славян. Это весьма сомнительно. Нет никаких свидетельств того, что в VII…VIII веках население Аварского каганата вместе с винидским языком приняло на себя название славян. Или вообще какое-либо другое общее наименование. Как мы, наконец, усвоили, к дунайским латиноязычным склавинам новые властители каганата отношения не имели. Франки звали их винидами, а авары бефульками. Как эти виниды-бефульки называли себя сами, не знает никто. Превратившись в новую элиту Аварии, они получили и новые локальные имена по своим феодальным владениям, что мы и видим на примере «балканских славянских племён» на показанной выше карте. А в каком-то общем, объединяющем их в границах всей огромной Аварии названии помимо устоявшегося престижного и, что немаловажно, нагоняющего на подданных страх «авары» у них в условиях феодальной раздробленности просто не было нужды.
Средневековые славянские государства
В лучших своих традициях мгновенно забыв только что красиво разрисованную традиционную концепцию существования и развития неких «славянских племён», далее Бычков рисует не стыкующуюся с ней схему рождения средневековых славянских государств: «В X и XI вв. славянские страны складываются из меньших административных объединений, которые мы привыкли называть жупами, хотя понятие такое не везде было употребляемо, например, в России. Жупы складывались из многих сельских общин и одного города, как политического центра жупы. Сначала объединяются несколько сел — по крайней мере, у некоторых славян — в новую административную единицу». Итак, есть жупы, сельские общины, сёла и города. Никаких племён. И никаких ответов на естественные вопросы: откуда взялись сельские общины и зачем сёлам объединяться? Веками жили себе сами по себе, а потом вдруг враз все подтянули штаны и объединились вокруг какого-то города. И откуда взялись города — политические центры жуп? Ведь их кто-то должен был построить и кем-то заселить.
Возможные ответы на эти вопросы можно получить с помощью нашего волшебного препаратора. В гипотезе Коломийцева так называемые сельские общины — это остатки аварских производственных центров или рабских лагерей, которые после смены власти в Аварском каганате сначала получили формальную свободу, а затем новых управляющих-феодалов из среды пришедшей к власти винидской элиты. Сёла объединялись не сами по себе, их объединяли под своей рукой те самые новые феодалы, консолидируя и расширяя свои владения. А города изначально возникали как торгово-ремесленные центры, нередко интернациональные, обычно на торговых путях, и лишь потом, с появлением в них феодальных замков, превращались в политические центры.
В этом контексте полезно ненадолго отвлечься от книги Бычкова и обратиться к так называемому «Баварскому географу» — географическому трактату IX века, который Википедия характеризует как «список народов и племён, преимущественно славянского происхождения, населявших в IX веке области восточнее Франкского государства». Но и тут та же самая история: на самом деле в «Географе» не найти ни одного племени. Автор трактата представляет свой труд как «Описание городов и земель к северу от Дуная». В перечислении географических объектов используются термины: «Те, которые сидят…», «Те, которые зовутся…», «народ», «область». Ни один объект не назван племенем. Основная характеристика этих объектов — количество городов. Всё это вместе взятое заставляет признать, что в трактате речь идёт не о племенах, а о средневековых феодальных образованиях — возможных наследниках первичных феодов Новой Аварии, которых в северных областях «восточнее Франкского государства» было наверняка ничуть не меньше, чем в южных областях, попавших на другую карту — приведённую выше картинку расселения славян на Балканах.
Святой Дый
Временами Бычков опускается до беспардонного надувательства. Вот любопытный пример: «Интересен и факт обнаружения молитвы языческому Дыю на манер греческой молитвы. Так, археолог и историк В.Л. Янин, занимавшийся раскопками в Новгороде, опубликовал изображение свинцовой крышки с надписью: “ОАГИОС АГИОС КОУРИОС ДЫЙОС О ПЛИРИС ОУРАНОС КАИ ГИТИС ДОКСИС”, что означает: “Свят, свят, святой Дый, наполнились небо и земля твоей славой”». Бычков приводит и изображение якобы этой свинцовой крышки, но, к сожалению, без ссылки на источник, что подозрительно, но, увы, характерно для Бычкова. Мне не удалось найти этот источник, поэтому приходится обходиться приведённой в его книге и воспроизведённой ниже картинкой.
Изображение свинцовой
крышки (из книги Бычкова)
Во-первых, картинка в книге выглядит просто подлогом. На ней не просматривается процитированный Бычковым текст. Во-вторых, процитированный им текст — это молитва не «на манер греческой», а просто греческая, целиком на греческом языке с каноническим библейским текстом из книги Исайи [16]. В-третьих, в этой молитве нет никакого «языческого Святого Дыя», а есть традиционный христианский Кύριος Θεός — «Господь Бог», может быть чуть испорченный, но об этом можно квалифицированно судить, только имея оригинал или, по крайней мере, достоверную копию.
Кстати, этот подлог Бычкова-филолога не единственный. Жертвой другого пали летописные древляне: «Сохранилось также одно выражение “НАШ БОГ” по-древлянски: “NOS GLULGA”, что можно, зная латышский, перевести как “Наш ясный” — так балты называли бога солнца». Тут та же история: никаких ссылок. Где и как сохранилось это «древлянское» выражение, где найти оригинал? Впрочем, похоже, Бычков темнит сознательно. Даже не зная латышский, а просто обратившись к on-line переводчику или заглянув в словарь, можно увидеть, что на глумливое glulga переводчик не реагирует, а «ясный» словари переводят как skaidrs. «Наш» по-латышски тоже не nos, а mūsu. На этом фоне уже не удивляет и последующее «отфанарное» заявление Бычкова, что «сами себя древляне называли галиндами (голядь)». Разумеется, где глулги, там и галинды. Правда, почему-то говорившие не на галиндском и даже не латышском, а «на диалекте литовского языка». Занавес.
Были ли на Руси русские?
Пожалуй, квинтэссенцией книги Бычкова стал авторский ответ на поставленный ребром вопрос: «Итак, были ли на Руси русские? На этот вопрос ответ может быть лишь один: до Петра I не было. Нигде. А что же было? Были литовские, финские, иранские, адыгейские, тюркские племена. Пришли западнопольские переселенцы, принеся с собой христианские представления, и началось объединение разноязычных народов в единую общность, языком межплеменного общения которых стал славянский — язык новой веры». Нет, это надо прочувствовать! Так же глубоко, как прочувствовал герой комедии «Ширли-мырли» Кроликов, судя по тому, насколько обескураженно он спрашивает у своей тётки: «А русские в нашем роду попадаются?» Вопрос Кроликова, всего-то за свой род, в фильме остался риторическим, зато Бычков в своей книге даёт ответ сразу за всю Русь-матушку. И это ответ категорически отрицательный: нет, на Руси русских ему не попадалось. Ни одного. Кто угодно, только не русские. (Какого чёрта тогда Русь называлась Русью?)
Итак, до Петра на Руси русских не было. Ладно. Но, вот беда, во время Петра уже не было самой Руси! Бывшая Русь была давно поделена между Россией и Польшей. Следовательно, если русских на Руси не было до Петра, то их и не было вообще. Русь Бычкова прекрасно обошлась без русских! А заодно и без русского языка. Ведь если языком «межплеменного общения» этой нерусской Руси стал «язык новой веры западнопольских переселенцев», то есть веры католической, мы должны были бы сейчас «бефулькать» на латыни.
Во всей долгой истории славянства, начавшейся аж с только что слезших с деревьев славянских гоминид, русским у Бычкова места не нашлось. Даже на Руси. Но бог с ними, с русскими, они и не такое перевидали и пережили. За державу обидно!
Как называть ПВЛ?
Да простит мне читатель, но завершая блуждания в дебрях фантазий и фейков Бычкова, не могу пройти завершающей интермедией мимо упоминания им «памятника русской литературы “Повести ушедшего времени”». Судя по приведённой Бычковым из этого «памятника» цитате, речь идёт о «Повести временных лет» (далее ПВЛ) — моего личного «Карфагена», на разрушении которого я давно и упорно настаиваю. Отрадно, что Бычков отнёс сей «памятник» не к летописанию, а к литературе, в чём я с ним полностью солидарен. Но почему вместо привычной ПВЛ вдруг всплыло такое странное название? Могу лишь предполагать, что Бычков, отвергнув по каким-то лишь ему ведомым причинам вместе с претензиями на летописание и общепринятое наименование, предпочёл ему обратный перевод принятого в англоязычной среде: Tale of Bygone Years. Лично я смысла в такой замене не вижу, тем более что в своём переводе Бычков сохраняет слово «повесть». А ведь для tale англо-русский словарь предлагает массу других значений, гораздо более подходящих этому «литературному памятнику»: «сказка», «басня», «байка», «небылица», «россказни». На мой взгляд, именование ПВЛ «Байками давних лет» выглядело бы гораздо органичнее.
И последняя ремарка на предмет небрежности Бычкова. В другом месте своей книги он без пояснений и комментариев называет-таки ПВЛ летописью: «Древнейшая русская летопись, издавна называемая Несторовой». В чём автор по-настоящему последователен, это в своей потрясающей непоследовательности!
Март 2021
На главную ▬››