В. Егоров
Почему
языков на Земле так мало
Сколько на Земле языков? Определить их количество трудно, и не только потому, что все еще остаются на нашей планете языковые “белые пятна”. Подсчет даже известных языков — дело непростое. В частности, не всегда понятно, как разграничить самостоятельные языки и их диалекты. И четких критериев нет, и часто играют роль не только чисто лингвистические, но и политические факторы.
Например, неаполитанцы считают, что говорят на своем самостоятельном языке, а остальные итальянцы допускают существование максимум неаполитанского диалекта итальянского языка, да и то лишь потому, что не умирают великолепные старые неаполитанские песни: « Chist’ e’ Napule, ’o paese ca nun more » [1]. А между тем различия между бессмертным неаполитанским и литературным итальянским ничуть не меньше, чем, скажем, между русским и белорусским. Чтобы почувствовать разницу, сравните приведенное выше название неаполитанской песни с его переводом на литературный итальянский язык: « Questo è Napoli, il paese che non muore ». Тем не менее в отличие от неаполитанского белорусский считается самостоятельным языком, и, я думаю, суверенная ныне Беларусь вряд ли согласится с тем, что белорусский — не более, чем диалект великорусского.
Таким образом, в зависимости от того, как делятся или объединяются диалекты, а дело это весьма субъективное, количество известных языков на Земле колеблется по разным оценкам от двух с половиной до пяти и более тысяч.
— Ничего себе мало! — Может воскликнуть читатель. — Пять тысяч — это мало?
Мало! И вот почему. Более половины из существующих языков приходится на Америку, в которой первые люди появились всего-то тысяч тридцать лет назад. Считается, что заселялся Новый Свет по существовавшему тогда мосту суши между Чукоткой и Аляской [2]. Вряд ли все населявшие Землю народы прошли по этому мосту. Значит, только часть языков, бывших в ходу в то время на планете, перекочевало в новую часть света. И, вот парадокс, с тех пор в обеих Америках из этой части языков наплодилось столько же, сколько в остальном мире из всех языков за все время существования человечества! Если бы во всем мире темпы образования новых языков были бы такими же, как в Америке, то на Земле сейчас должны были бы существовать десятки миллионов языков. Так что несколько тысяч существующих — это действительно очень-очень мало.
Значит, количество языков не только растет, но и сокращается, причем соотношение темпов рождения и умирания языков тоже может быть разным. В Америке, в частности, это соотношение существенно отличалось от остального мира в пользу размножения.
Есть в лингвистике теория языковой непрерывности. Суть ее достаточно проста. Теория исходит из того, что рождение новых языков связано с миграцией населения. Когда от основной массы носителей некоторого языка отделяется какая-то ее часть, например, род или племя, и перебирается на новое место обитания, язык переселенцев вследствие языковой изоляции постепенно меняется. Так образуется сначала диалект, а затем и новый язык. Каждый новый выселок рождает новый язык, и так без конца. В итоге на некоторой территории образуется множество языков, причем, чем ближе географически живут носители языков, тем ближе и сами языки, и наоборот. Очень логичная, естественная схема. Беда только в том, что реальная картина распространения языков на планете в нее не укладывается. Точнее, есть отдельные локальные регионы Земли, где теория языковой непрерывности хорошо согласуется с реальностью. Как правило, эти регионы разбросаны по окраинам ойкумены. В частности, очень похожую картину наблюдал наш соотечественник Н.Н. Миклухо-Маклай в Новой Гвинее на берегу, названном его именем. Но в целом для всего говорящего мира теория неприменима.
Тем не менее теория языковой непрерывности настолько естественна и логична, что просто отбросить ее “рука не поднимается”. Скорее всего, теория справедлива и правильно объясняет основной механизм возникновения языков. Но есть и другие механизмы, действующие в противоположную сторону и сокращающие “языковое поголовье” в мире.
Некоторые языки вымирают вместе с их носителями. Процессы такого рода шли всегда, идут они и в наше время. На нашем Дальних Севере и Востоке все меньше остается чукчей, почти не осталось нивхов и юкагиров, полностью вымерли кеты. А ведь нивхский, юкагирский и кетский языки уникальны; их исчезновение — невосполнимая утрата для лингвистики.
Но часто языки теряются и при живом народе. Это происходит, когда целый народ меняет язык, на котором говорит. Правда, в таких случаях от старого языка кое-что остается: отдельные слова, произношение, иногда просто манера говорить. В русском и украинском языке немало полностью одинаковых слов, и можно составить фразы, которые совершенно одинаковы на обоих языках. Но все-таки украинец их произнесет не так, как русский! Даже ухо неспециалиста легко определит национальность говорящего. Более того, и внутри русского языка есть немало говоров, легко определяемых на слух: поволжское оканье, южное гыканье, северное цоканье и т.д. Почему же волжане говорят не так, как ставропольцы, а москвичи не совсем так, как петербуржцы? Да потому, что на берегах Волги и Невы, да и Москвы-реки тоже, не всегда говорили на русском. Жили там другие народы, говорили на своих языках. Эти языки исчезли, забыты, но до сих пор дают о себе знать особенностями произношения да изредка колоритными местными словечками, которые столичный житель и не поймет.
Народ теряет свой язык, когда покоряется другим народом. Но для того, чтобы пришельцы смогли навязать аборигенам свой язык, они должны быть достаточно многочисленны и создать национальное государство со своим государственным языком. Эти условия могут выполняться неодновременно, тогда смена языка происходит медленно и плавно. Похоже, такой была инфильтрация славян на просторы Русской равнины. Со временем они просто превзошли численно местные балтские и угро-финские племена, и сама жизнь заставила последних стать двуязычными. Но они долго еще сохраняли свои языки, и только с образованием восточнославянского государства, Киевской Руси, перешли на древнерусский. Хотя и до сих пор еще говорят в России на языке коми, мордовском, марийском и других. Если же оба условия выполняются одновременно, то язык покоренного населения насильно вытесняется и может исчезнуть очень быстро. После покорения Сибири Россией большинство сибирских народов было насильственно русифицировано и за несколько десятков лет практически полностью утеряло свои языки.
Косвенным, но очень сильным подтверждением такой схемы могут служить языковые семьи. Единого мнения о механизме образования языковых семей нет. Например, по мнению одних ученых, индоевропейская семья образовалась из одного древнего языка. Другие считают, что такого языка никогда не было, а семья образовалась в результате длительного тесного взаимодействия многих разных языков, благо индоевропейские народы жили достаточно компактно, и ареал их обитания, включавший всю Европу, Среднюю Азию и северную Индию практически непрерывен. Но все-таки большинство лингвистов склоняются в сторону первого варианта. Более того, индоевропейский праязык даже реконструирован и очень подробно, причем во многом усилиями советских лингвистов. Зато в отношении афроазийских (семито-хамитских) языков сомнений нет, все они произошли от одного древнего языка, поскольку народы, говорящие на них, в отличие от индоевропейских, напоминают на политической карте Ближнего Востока и северной половины Африки разлетевшиеся осколки разбитого стекла. Тут уже о тесном взаимодействии говорить не приходится.
Лингвисты, реконструировав древний индоевропейский праязык, не остановились на достигнутом, а пошли вглубь веков. Последовательно была доказана общность индоевропейских, афроазийских, угро-финских, тюркских и картвельских языков в рамках одной громадной надсемьи языков, названной ностратической. Потом были выявлены и другие надсемьи и, наконец, вершиной научного поиска стала реконструкция генеалогического дерева языков Земли. К этому развесистому древу можно было бы относиться весьма скептически, если бы не удивительное совпадение, которые изредка случаются в науке. Примерно в то же время, в середине 80-х годов, завершилась титаническая работа американских генетиков, также восстановивших генеалогию человечества по крови разных народов [3]. И оба дерева совпали! Конечно, не абсолютно, но вполне достаточно, чтобы скептики притихли. А самым удивительным было то, что оба дерева “взошли” приблизительно 150 тысяч лет назад. Но ведь человек существует на Земле минимум два-три миллиона лет! А между тем все нынешние обитатели Земле — потомки одного единственного “Адама” и одной единственной “Евы”, живших всего-то полторы сотни тысяч лет назад. Причем, по совпадающему предположению и лингвистов и генетиков, где-то в районе нынешней Палестины.
Если совпадение результатов двух очень серьезных и совершенно независимых ученых исследований не случайно, то тогда около двухсот тысяч лет назад на Ближнем Востоке произошло что-то, резко изменившее судьбу человечества. Возможно именно тогда вдруг, может быть, в результате какой-то случайной мутации, палеоантроп (homo habilis) превратился в неоантропа (homo sapiens), и последний вытеснил предшественника с планеты, полностью оккупировав общую для них экологическую нишу. И это таинственное превращение было каким-то образом связано с языком. Либо палеоантроп не говорил вообще, а неоантроп вдруг обрел это чудесное свойство, либо речь палеоантропа была нечленораздельной, и именно обретение членораздельной речи стало водоразделом, отделившим предысторию человечества от его истории. Если это так, то неоантропа можно смело назвать гомо парлансом (homo parlans) — человеком говорящим. Безусловно способность к членораздельной речи сильно стимулировала и мышление. Поэтому человек говорящий и побеждает в конкурентной борьбе с предшественником, а эволюция человечества резко ускоряется. Без преувеличения можно говорить о “языковой революции” в древнем мире.
Одна из загадок археологии Европы — провал эволюции между неандертальцами и кроманьонцами. Европа всегда была благодатным краем и древний человек жил в ней непрерывно. Но ученые с удивлением обнаружили, что кроманьонцы, европейские жители позднего палеолита, не являются генетическими преемниками неандертальцев, европейцев мустьерской эпохи. Более того, ученые склоняются к тому, что неандертальцы — вообще “побочная” тупиковая ветвь эволюции, и к современному человеку отношения не имеет.
Одно из возможных объяснений этой загадки — “языковая революция”. Тогда кроманьонцы — потомки наших “Адама” и “Евы” — и есть представители человека говорящего, заместившие в Европе неандертальцев так же, как во всем остальном мире другие неоантропы заместили, раньше или позже, всех живших на планете палеоантропов. И вряд ли случайно, что среди характерных черт, резко отличающих кроманьонцев от неандертальцев — развитый подбородок, который считается, помним еще со школы, определяющим признаком членораздельной речи.
Впрочем, может быть палеоантропы и не совсем исчезли с нашей планеты. Многочисленные свидетельства о “снежном человеке” [4] оставляют надежду, что не такой уж тупиковой была его ветвь эволюции. Кстати, хотя эти многочисленные свидетельства довольно противоречивы, ни в одном из них нет и намека на то, чтобы йети, бигфуты или авдошки что-нибудь и как-нибудь говорили.
Итак, после “языковой революции ” в соответствии с теорией языковой непрерывности, на планете начали плодиться языки. Но за прошедшее время должны были быть еще важные поворотные моменты, ограничивавшие лавинообразное нарастание количества новых языков.
Один такой поворот, вероятно, произошел тогда, когда человек говорящий освоил земледелие. Вместо простого собирательства, связанного с непрерывными поисками пищи и непрестанным кочевьем, он научился сам сеять и собирать урожай. Земледелие еще не было ирригационным, и сеятель был вынужден выбирать такие места, где только природные почвы и естественная влажность гарантировали достаточный урожай. Если условия менялись, он был вынужден мигрировать, иногда на многие сотни километров, чтобы найти новый благодатный край. Но усилия того стоили, да и периодические миграции все-таки менее обременительны, чем непрерывное кочевье.
Возможно, даже очень, что зародилось земледелие тоже где-то в районе Палестины, “земли обетованной”, где и стоял древнейший известный на планете город Иерихон. И первые земледельцы были прасемитами. Из Палестины в поисках удобных для земледелия мест они разбрелись по Ближнему Востоку и Африке. При переселениях, часто очень далеких, они обходили места обитания местных племен, занятых охотой и собирательством, не смешиваясь и не конфликтуя с ними. К этому времени земледельцы-семиты и остальное человечество уже жили в разных эконишах. Вот откуда “разбитое стекло” семито-хамитских языков и значительные различия в них, причем тем большие, чем дальше живут их носители. Ведь процесс расселения древних земледельцев был исторически медленным, и здесь теория языковой непрерывности сработала “на всю катушку”.
Другой поворот истории человечества связан с приручением лошади и изобретением колеса. Похоже, честь этого принадлежит как раз древним индоевропейцам. Обретя невиданную дотоле подвижность, они сокрушительной лавиной пронеслись на своих запряженных лошадьми колесницах по равнинам Европы и Азии. За одно мгновение ока, в историческом масштабе конечно, Европа и Средняя Азия стали индоевропейскими за исключением Кавказа, Апеннин, Пиренеев и других достаточно высоких и трудно проходимых для лошадей и повозок гор. Впрочем, и горы не всегда были неодолимым препятствием, ведь проникли-таки индоевропейцы в северную Индию.
Кстати говоря, может быть именно то, что Америка так и не знала ни лошади, ни колеса, и послужило причиной относительно большого количества языков в Новом Свете. Просто жители Америки были менее подвижны, государства там образовались намного позже, чем в Старом Свете, да и было их меньше. Поэтому и меньше насилия было над естественно размножающимися народами и языками.
Но вернемся в Европу. Трудно даже представить себе, сколько языков смела и похоронила, не оставив даже надмогильных камней, та индоевропейская лавина! И все-таки... кое-что осталось. Различия современных индоевропейских языков объясняются не только их самостоятельным развитием после разделения, но и тем, что в разных местах лег язык индоевропейских завоевателей на разную языковую почву (субстрат), то есть разнообразие было изначальным, и тщательный сопоставительный анализ современных языков может многое сказать исследователям о тех давних исчезнувших языках. Но это огромная работа, которая еще предстоит лингвистам.
Более того, хотя палеоантроп и был вытеснен из нашего мира неоантропом, что-то должно было сохраниться и от него. Вряд ли миллионы лет своего существования человек не говорил совсем, а потом вдруг сразу заговорил. Вопрос, скорее, в другом, как он “говорил”? Наверное, это была еще не речь в нашем понимании, а отдельные возгласы и наборы звуков, в основном согласных, способных выражать эмоции и даже передавать приказы, но не образующих фраз. И не следует думать, что все палеоантропы были уничтожены физически. Никакого вселенского геноцида не было. Оба человеческих вида длительное время, десятки тысяч лет, сосуществовали (а, может быть, и продолжают сосуществовать !) и частично смешивались, ведь, в конце концов, оба Homo принадлежали к одному биологическому виду. “Смешанные браки” вместе с унаследованной от “Адама” и “Евы” способностью не только говорить, но и передавать это ценнейшее свойство по наследству позволили новому человечеству сохранить и огромный накопленный в течение двух-трех миллионов лет генофонд, и... специфические особенности речи, унаследованные от отдельных популяций палеоантропа. И, может быть, именно с тех незапамятных времен осталось в африканских языках множество специфических щелкающих звуков, а во всех языках народов Кавказа, между прочим, совершенно не родственных друг другу, изобилие гортанных согласных.
Так что, похоже, лингвистам еще есть, над чем потрудиться. Восстановленное генеалогическое дерево народов и языков может оказаться пустынной “верблюжьей колючкой”, корни которой многократно длиннее самого растения. И ох как глубоко придется покопаться лингвистам, чтобы разобраться в хитросплетениях его корней, сосущих соки живой разговорной речи из глубин… миллионолетий!
Сентябрь 1996
На главную
[1]) неапол. «Это — Неаполь, страна, которая не умирает» (неаполитанская песня).
[2]) Сейчас появились основания считать, что Южная Америка заселялась из Океании.
[3]) Тот же метод установления генетического родства использовался, в частности, совсем недавно при идентификации останков последней царской семьи Романовых, найденных под Екатеринбургом.
[4]) См. «Чудеса и приключения» № 4, 1997 г.