Возможности этимологизации древнерусского слова «варяг» с учетом финноязычного посредничества

Владимир Егоров

ЭТИМОЛОГИЗАЦИЯ СЛОВА «ВАРЯГ» С ФИНОЯЗЫЧНЫМ ПОСРЕДНИЧЕСТВОМ

В журнальном варианте:

Егоров В.Б. Возможности этимологизации древнерусского слова «варяг» с учетом финоязычного посредничества.
Вестник Удмуртского университета. История и филология. 2022, № 4.

Происхождение древнерусского слова «варяг» до сих пор не нашло общепризнанного объяснения. В «Повести временных лет» (далее — ПВЛ) оно впервые встречается уже в недатированной «преамбуле» при перечислении народов «Иафетовой части» мира, а первое датированное упоминание варягов относится к 859 году. Однако недостоверность хронологии событий IX…X веков в русских летописях не позволяет использовать эту дату для определения времени возникновения термина. В частности, А. Никитин полагал упоминания варягов в описанных в ПВЛ событиях IX…X веков анахронизмами, внесенными туда одним из ее авторов первой половины XII века [1]. Вероятно, наиболее ранним заслуживающим доверия появлением термина «варяг» следует считать дважды встречаемые «варяг или колбяг» в тексте Краткой редакции Русской Правды, вставленном в статью 1016 года Новгородской первой летописи младшего извода. Это позволяет, несмотря на условность хронологии русских летописных источников того периода, с высокой вероятностью полагать, что к началу XI века термин был известен в Древней Руси.

Предыдущие исследования происхождения слова «варяг» С. Гедеонова [2], В. Васильевского [3], Г. Шрамма [4] и Е. Мельниковой с В. Петрухиным [5] показали взаимосвязь основы ВАРЯГ‑ с двумя другими: византийской ΒΆΡΑΓΓ‑ (вероятное среднегреческое произношение /ʹʋaraŋ/) и древнескандинавской VÆRING‑ (предполагаемое произношение /ʹvεːriŋ/). До сих пор из этой триады только основе VÆRING‑ В. Томсеном было предложено этимологическое объяснение из древнескандинавского корня VÁR‑. Хотя ни одно слово с этим корнем не дожило до наших дней ни в одном скандинавском языке, в полном исландско-английском словаре Р. Клисби и Г. Вигфуссона можно найти с пометками «устаревшее» и «только во множественном числе» слово várar (им. п. мн. ч. от корня VÁR‑) со значениями ‘залог’, ‘поручительство’, ‘обязательство’, ‘зарок’, ‘обещание’, ‘клятва’, ‘обет’. Вероятно, два последних дали основание Томсену предположить производную от корня VÁR- основу VÆRING‑ (с суффиксом -ING и вызванной им переднеязычной перегласовкой долгого гласного корня) источником древнерусского слова «варѧгъ» («варяг» в современной орфографии) в значении лица, давшего обет или клятву. Эта этимология была признана М. Фасмером, что фактически «узаконило» ее официальный статус.

Поскольку другие основы триады из «своих» языков не этимологизируются, именно VÆRING‑ как производную от VÁR- принято считать оригинальной, а две остальные, соответственно, дериватами. Однако и порядок возникновения этих дериватов, и их взаимосоотношение по-прежнему остаются предметом дискуссий. Текущее положение дел было подытожено Е. Мельниковой: «Таким образом, время появления слова Væringi [(им. п. ед. ч. от основы VÆRING‑) – В. Е.] в древнескандинавской литературе и его значение соответствуют его употреблению в византийских источниках, но никак не согласуются с его хронологией и семантикой на русской почве. Эти несоответствия заставляют вновь обратиться к функционированию всех трех вариантов слова (его общее происхождение от др. сканд. vár, ‘обет’, ‘клятва’, не вызывает сомнений) в русской, византийской и скандинавской традициях» [6]. В соответствии с этим пожеланием настоящая статья «вновь обращается к функционированию всех трех вариантов слова», а точнее триады основ: древнескандинавской VÆRING‑, среднегреческой ΒΆΡΑΓΓ‑ и древнерусской ВАРЯГ-, — но, в отличие от Мельниковой, поставив под сомнение «не вызывающее сомнений их общее происхождение от vár».

⁂

Принять происхождение византийской основы ΒΆΡΑΓΓ‑ непосредственно от древнескандинавской VÆRING‑ мешают как лингвистические, так и исторические соображения.

С лингвистической точки зрения, в греческой основе не находят объяснения обе гласные. Основа VÆRING‑ при заимствовании в среднегреческий должна была бы предстать в форме *ΒΈΡΙΓΓ‑, в то время как на деле мы встречаем исключительно ΒΆΡΑΓΓ‑. То есть налицо «совершенное различие вокализма» [7] предполагаемого древнескандинавского оригинала и греческого производного. Это препятствие оказалось непреодолимым до такой степени, что заставило ряд исследователей посчитать заимствование греческим языком основы ΒΆΡΑΓΓ‑ не прямым из древнескандинавской VÆRING‑, а опосредованным через древнерусскую ВАРЯГ‑, хотя механизм и исторический контекст такого посредничества так и остались необъясненными. Бессилие историков в свое время признавал еще Васильевский: «Пока гораздо проще предполагать, что сами Русские, служившие в Византии, называли себя Варягами, принеся с собою этот термин из Киева, и что так стали называть их те Греки, которые прежде всего и особенно близко с ними познакомились». Но, как справедливо возражал ему Гедеонов, с какой стати, спрашивается, русским называть себя варягами?! Совершенно очевидно, что русские, то есть в понимании Васильевского приднепровские славяне, не могли изобрести слово, лишенное для них смысла в родном языке, да еще к тому же принять это бессмысленное слово в качестве самоназвания.

Нет у греческого компонента триады ΒΆΡΑΓΓ‑ ясности и в историческом плане. Исландские саги, в которых фигурируют Væringjar (им. п. мн. ч. от основы VÆRING‑), записаны в XII…XIII веках, хотя некоторые из описываемых в них событий могут быть отнесены к XI веку. Væringjar саг — это норманны, служившие в Константинополе в дворцовой императорской страже, из-за чего, как считается, и получили имя, этимологически связанное с присягой vár басилевсу. Однако термин Βάραγγοι (им. п. мн. ч. от основы ΒΆΡΑΓΓ‑), впервые встречающийся в известных нам византийских документах в описании событий 1034 года, относился там отнюдь не к константинопольской дворцовой страже, а к общевойсковому подразделению, расквартированному во Фракисийской феме. Притом отсутствие пояснений к нему в тексте заставляет видеть в нем слово, в то время уже знакомое византийскому читателю. Тогда время возникновения греческого компонента триады следовало бы отнести к началу XI или даже концу X века, что исключает прямое заимствование византийскими греками древнескандинавской основы.

У предполагаемого заимствования в древнерусский язык VÆRING‑ → ВАРЯГ‑ тоже имеются свои трудности на обоих фронтах.

Как и в византийской ΒΆΡΑΓΓ‑, в древнерусской основе ВАРЯГ‑ не находит объяснения отсутствие следов переднеязычной перегласовки (i‑умлаута) корневого гласного предполагаемого древнескандинавского оригинала. «Препятствие для деривации др.‑сканд. *vāring → др.‑русск. варягъ… можно усмотреть в том обстоятельстве, что в славянском заимствовании никак не отражен умлаут корневого гласного в северогерманском оригинале: *vāring → væring» [8]. Бессилие, на сей раз лингвистов, фактически признал Г. Якобссон введением некой гипотетической промежуточной основы *WARANG‑ с не вызывавшем перегласовки «непродуктивным» суффиксом -ANG, который якобы впоследствии, уже после заимствования в древнерусский, заменился в самóм древнескандинавском языке на «более продуктивный» суффикс -ING. Это волюнтаристское допущение было поддержано Мельниковой несмотря на то, что единственным, да и то косвенным, его обоснованием служит у Якобссона название одного из норвежских фьордов. Однако, как резонно возражает ему Л. Грот, Varanger — современное название, и оно не может привлекаться для объяснения феномена древнескандинавского языка [9]. Действительно, в норвежском языке нет суффикса -ANG, зато есть целый ряд названий фьордов с формантом ‑ANGER: Geiranger, Porsanger, Hardanger. К этому также следует добавить отсутствие каких-либо исторических увязок находящегося на севере Норвегии Варангер-фьорда с варягами.

Нет адекватного объяснения появлению в древнерусском языке слова «варяг» и в историческом аспекте. Решение, предложенное Мельниковой, может быть принято лишь частично. В нём трудно оспорить первый тезис: «Позднее формирование терминов варанг/вэринг [т. е. основ ΒΆΡΑΓΓ‑/VÆRING- – В. Е.] в Византии и Скандинавии указывает на то, что он [термин «варяг»] возник не в самой Скандинавии и не в Византии, а на Руси, причем в скандинавской среде, т. е. той, где говорили на древнескандинавском языке…», — но никак не возможно согласиться со вторым: «Обстоятельства (но не время) его возникновения восстанавливаются на основе рассказа летописи. Князь Игорь, не рассчитывая на силы только что разгромленной греками Руси, призывает в 944 г. Из‑за моря скандинавов. Заключение договора с наемниками, определявшего условия их службы, могло вызвать к жизни их название *warangr от vár — ‘верность’, ‘обет’, ‘клятва’» [10]. Лингвистическая несостоятельность «вызванного к жизни» *warangr (им. п. ед. ч. от основы Якобссона *WARANG‑) была отмечена выше. Далее, Грот указывает на необоснованность допущения и отсутствие реальных доказательств принесения варягами присяги Игорю. Таких доказательств действительно нет [11]. Более того, не бесспорен сам факт похода 944 года, с которым Мельникова связывает возникновение древнерусского термина, его историческая достоверность не без оснований подвергается сомнению [12].

В итоге приходится констатировать, что постулат независимого происхождения византийской основы ΒΆΡΑΓΓ‑ и древнерусской ВАРЯГ‑ из древнескандинавской VÆRING‑, а той, в свою очередь, из корня VÁR-, не желает укладываться ни в рамки законов лингвистики, ни в исторический контекст. Такое противодействие ему по всем статьям заставляет искать альтернативные решения, в том числе на основе иных этимологизаций слова «варяг».

⁂

Новые возможности этимологизации основы ВАРЯГ- открываются в свете концепции становления начальной руси как особого социума в Поволжье вдоль Волжского торгового пути IX…X веков [13]. Инициаторами специфической дальней торговли, главным образом пушниной и рабами, на этом пути были, судя по всему, ватаги восточных скандинавов, западные собратья которых в Европе назывались викингами. Эти ватаги, функционировавшие в основном на финоязычной территории, неизбежно разбавлялись выходцами из местного населения. Язык формирующегося таким образом социума, ранней руси, будучи изначально безусловно диалектом древнескандинавского, по мере роста доли автохтонов мог приобретать новые «финские» черты и, в частности, звучание.

Одна из отличительных черт финских языков, в том числе в прибалтийском и поволжском ареалах вдоль Волжского торгового пути — отсутствие звука /f/, который в заимствованиях заменяется, в частности, звуком /v/ (или /ʋ/, что здесь не принципиально). Одним из таких заимствований является финское слово vaara — ‘опасность’, ‘риск’. Его древнескандинавский источник fár /faːr/ — ‘обман’, ‘измена’, ‘опасность’ — имеет прямых наследников, помимо финского, во многих германских языках: шведское fara, английское fear, немецкое Fahr — со схожими значениями ‘опасность’, ‘угроза’, ‘риск’.

Но если древнескандинавское слово fár (возможно, в более позднем «старошведском» варианте fara) было адаптировано финнами в форме vaara, то не могла ли аналогичным образом финоязычная составляющая ранней руси адаптировать и «инговое» производное от него, означающее, например, смельчака, готового рисковать и подвергаться опасностям в дальних поездках и торговых экспедициях? Получившаяся при этом основа *VAARING- при последующем заимствовании древнерусским языком закономерно должна была бы превратиться в ВАРѦГ- (/ʹvaːriŋ/ → /ʹvaːreŋ/).

Замена vár Томсена на fár с финским посредником vaara для этимологизации основы ВАРЯГ- не только исторически отвязывает варягов от «вэрингов» саг, но и, что особенно важно, лингвистически объясняет отсутствие в их названии перегласовки корневого гласного. Ведь если для древних скандинавов в парах vár → væring и fár → *færing корневые «á» и «æ» суть аллофоны, зависимые от гласного суффикса, то для финоязычных акцепторов это разные фонемы; и таковые акцепторы в силу свойственной финским языкам гармонии гласных скорее подстроили бы суффиксальный гласный под корневой, а не наоборот. Благо, в случае образования vaara → *vaaring даже этого по правилам гармонии не потребовалось.

⁂

Допущение начального согласного /f/ и финоязычного посредничества заметно расширяет набор кандидатов для этимологизации основы ВАРЯГ-. В круг претендентов, помимо FÁR-, могли бы войти и древнескандинавские корни с кратким гласным, такие как VAR- и FAR-. Ранее они не рассматривались, так как краткий древнескандинавский /a/ при прямом заимствовании в древнерусский язык переходил в /o/ (Háskaldʀ → Аскольдъ, Yngvarʀ → Игорь, scattʀ → скотъ и т. п.), чего в случае «варяга» не наблюдается. Но и тут ситуацию меняет допущение финоязычного посредничества. Современный финский язык заимствовал заметный объем древнескандинавской лексики, сохраняя при этом, в отличие от древнерусского, в таких заимствованиях краткие корневые /a/ оригинала: *kambaz → kampa ‘гребень’, *harwaz → karvas ‘терпкий’, *warō → vara ‘запас’ и др. Таким образом, финоязычное посредничество дает возможность вовлечь в рассмотрение и корни с кратким корневым /a/.

Древнескандинавский корень VAR- имел несколько значений. Для нас интерес могут представлять существительное vara ‘товар’ (ср. шв. vara и англ. ware в том же значении), причем первоначально преимущественно имелись в виду меховые товары, и глагол vara ‘остерегаться’, ‘опасаться’, ‘быть начеку’. Увязка с мехами и необходимостью быть начеку вполне естественна в отношении купцов, занимающихся пушной торговлей и вынужденных совершать дальние, связанные с немалым риском поездки. Кроме того, в связи с глаголом vara может быть не лишено смысла вспомнить боевой клич викингов var sik, (ek kom)! — ‘берегись, (я иду)!’. Это своего рода «фирменное ура» было настолько броским и выразительным отличием атакующих скандинавов, что суффиксальное производное от императива var могло бы стать их прозванием и даже самоназванием.

Значения древнескандинавского корня FAR- тоже многочисленны и тоже в целом связаны с путешествиями, передвижением, а также средствами передвижения, в том числе кораблями и, в частности, торговыми судами.

Таким образом, все упомянутые выше древнескандинавские корни FÁR-, VAR- и FAR- так или иначе имеют связь с опасностью, путешествиями, кораблями и торговлей пушниной. Поскольку именно эти занятия традиционно считаются характерными для скандинавов на средневековом Волжском торговом пути, вовлечение перечисленных древнескандинавских корней в рассмотрение для этимологизации основы ВАРЯГ- выглядит вполне уместным. Оно полностью согласуется с тезисом Мельниковой о возникновении термина «варяг» в скандинавоязычной среде на территории Древней Руси, но тут, в расширение этого тезиса, скандинавоязычие принципиально дополняется финоязычием (возможно, точнее было бы говорить о двуязычии) автохтонного компонента начальной руси вдоль Волжского торгового пути.

Время возникновения термина «варяг» на русской почве позволяет оценить археология. Самые ранние следы скандинавов в Приладожье относятся к средине VIII века, в Приильменье они появляются почти столетием позже. Но надо понимать, что это следы не варягов, то есть купцов-корабельщиков, кочевавших на судах по рекам, нигде не задерживавшихся надолго и потому не оставлявших доступных археологам следов. То, что находят археологи, оставлено оседлым населением. В случае скандинавов речь может идти об отдельных скандинавских ватажниках, по тем или иным причинам застрявших на бескрайних просторах будущей Руси, а также шедших по следам варягов скупщиках пушнины, ростовщиках и, наконец, ремесленниках. Следовательно, датировки археологических скандинавских следов — это terminus ad quem для времени появления варягов на территории будущей Руси. Термин *vaaring мог возникнуть в Приладожье и Приильменье уже в VIII веке, а его древнерусский вариант «варѧгъ», возможно, почти синхронен появлению в тех краях славянского населения.

Если в Византии с ее давней письменной традицией и обширным корпусом хроник упоминания «варангов» встречаются только со второй трети XI века, то, скорее всего, само это понятие возникло там незадолго до этого. В противоположность Византии, в Древней Руси в XI веке только-только начинают писаться первые документы. Поэтому относительно позднее, лишь с XI века, появление варягов в наших летописях ни в коей мере не исключает возможность гораздо более раннего устного функционирования термина на территории Древней Руси. Более того, бросающаяся в глаза невнятность «образа» варягов в ПВЛ заставляет видеть в них понятие давнего полузабытого прошлого, уже лишенное реального содержания для авторов XI…XII веков.

⁂

При допущении первичности древнерусской основы ВАРЯГ‑ по отношению к основе ΒΆΡΑΓΓ‑ византийских хроник и ее независимости от основы VÆRING‑ скандинавских саг генезис всех трех основ может быть реконструирован в следующем виде.

Основа ВАРЯГ‑ могла возникнуть как лингвистически закономерное заимствование древнерусским языком ещё в VIII…IX веках, например, термина *vaaring, предположительно функционировавшего, наряду с «гибридным» скандинаво-финским словом vaara, в двуязычной среде начальной руси. Посредниками могли выступать и другие гибридные термины с кратким корневым гласным и близкими значениями.

Появление в среднегреческом языке основы ΒΆΡΑΓΓ- могло быть связано, как подметил еще Гедеонов, с событиями, описанными в ПВЛ под 980 годом, когда Владимир Креститель, захватив с помощью варягов Киев, отправил буйных и опасных наймитов в Константинополь. Но Гедеонов ошибался, обусловливая этим событием появление в Константинополе императорских стражников-норманнов и, как следствие, возникновение древнескандинавской основы VÆRING-, а из неё — среднегреческой ΒΆΡΑΓΓ-. Как показал Васильевский, дворцовая стража «вэрингов» появилась в Константинополе гораздо позже, только в XI веке, и невозможно связывать её появление с варягами Владимира. Однако от Васильевского ускользнул важный нюанс, который окончательно проясняет ситуацию.

Согласно всё той же статье 980 года ПВЛ, выпроводив варягов в Константинополь, «Владимир же еще прежде них отправил послов к царю с такими словами: “Вот идут к тебе варяги [подчёркнуто мной – В. Е.], не вздумай держать их в столице, иначе наделают тебе такого же зла, как и здесь, но рассели их по разным местам, а сюда не пускай ни одного”». Из слов Владимира следуют два важных вывода. Первый сделал Васильевский, обратив внимание на то, что варяги в Византии должны были быть рассредоточены по периферии империи (неслучайно впервые они обнаруживаются нами во Фракисийской феме!) и потому не могли стать столичной дворцовой стражей, то есть «вэрингами» саг. Но незамеченным прошел тот важный нюанс, что Владимир предварил отсылку варягов посольством и его послы обязаны были как-то представить византийцам навязанных им варягов. Хотя бы устно, а скорее всего и письменно, так как к тому времени между Русью и Византией установились дипломатические отношения, велась дипломатическая переписка и имелась традиция заключения межгосударственных договоров. В этой связи основа ΒΑΡΑΓΓ‑ представляет собой транслитерацию греческим уставом кириллической древнерусской ВАРѦГ‑. В конце X века письменность Древней Руси ещё сохраняла общеславянское написание переднеязычного носового гласного малым юсом «Ѧ», который в переводе письма Владимира был вынужденно передан греческой азбукой как «А» [14], а его формальная назализация нашла естественное отражение удвоением гаммы. Другими словами, византийский термин действительно произошел из древнерусского, но свою форму он обрел не в результате устного заимствования, а как искусственный сугубо письменный конструкт.

Таким образом, «вэринги» саг окончательно оказываются ни при чём. В 980 году византийцы получили из Руси разом и первый контингент варягов, и их название. Наверняка константинопольские чиновники не вдавались в тонкости этимологии. Хорошо известно, с одной стороны, пренебрежение греков к варварским языкам, а с другой, приверженность письменной традиции. Васильевский верно поправил Гедеонова, но теперь и мы можем уточнить Васильевского. Вовсе не себя русские называли варягами в Византии, а именно варягов, которые уже давно были известны на Руси под этим именем. А греки просто приняли от Владимира этих варягов вместе с их русским названием как данность; эта данность прижилась и полвека спустя, к 1034 году, действительно уже должна была стать хорошо известной византийскому читателю. Теперь мы можем точно (по крайней мере, с точностью датировок ПВЛ для того времени) назвать дату рождения греческой основы ΒΆΡΑΓΓ‑ — 980 год. С этого года на периферии империи начали нести службу «варанги». Но никаких «вэрингов» Византия еще не знала.

Основа VÆRING‑ саг оказывается, вопреки Томсену и Фасмеру, не исходной, а наоборот, самой последней по времени возникновения в рассматриваемой триаде. В сагах она безусловно связана с константинопольской императорской стражей, которая появилась только в XI веке. Возможно, этимологически основа VÆRING‑ действительно восходит к древнескандинавскому корню VÁR‑, если стражники-норманны личной охраны басилевса давали ему нечто вроде присяги, клятвы или обета. Достоверных сведений об этом, как и в случае присяги варягов Игорю, у нас нет. Более вероятным представляется, что термин саг возник по «народной этимологии». Норманны, прибывавшие в XI веке в Византию из западной Скандинавии и никогда не бывавшие на Руси, могли переделать давно имевшую хождение в империи, но бессмысленную для них греческую основу ΒΆΡΑΓΓ- в похоже звучавшую и имеющую смысл в родном языке VÆRING-; а последняя с отслужившими в Константинополе дворцовыми стражами вернулась домой в Скандинавию и там осела в сагах.

⁂

Попытки отнести место рождения слова «варяг» в Византию и связать его с древнескандинавским корнем VÁR- упирались в непреодолимые препятствия и в лингвистическом, и в историческом аспектах. Поэтому понятно стремление отечественных историков, в частности Е. Мельниковой, В. Петрухина и А. Назаренко, связать рождение термина с территорией Древней Руси. Этому стремлению не хватало лишь более широкого этимологического подхода к проблеме, в частности такого, как предложенный здесь с древнескандинавскими корнями, начинающимися с согласного /f/ и допускающими как долгий, так и краткий корневой гласный, что становится возможным при допущении финоязычного посредничества в процессе заимствования термина древнерусским языком. Предлагаемый подход позволяет лингвистически и исторически корректно объяснить происхождение слова «варяг», а заодно соотнести место его рождения с территорией Древней Руси и отнести время возникновения к VIII…IX векам. Он, вкупе с реконструкцией генезиса связанных с ним среднегреческой и древнескандинавской основ, снимает противоречия между историей и лингвистикой и позволяет, пользуясь словами Мельниковой, «согласовать хронологию и семантику на русской почве».

Сентябрь 2022

На главную ▬››

[1] А. Никитин. Основания русской истории: мифологемы и факты. 2001.

[2] С. Гедеонов. Варяги и Русь: Разоблачение «норманнского мифа». 1876.

[3] В. Васильевский. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII вв. 1908.

[4] G. Schramm. Die Waräger: Osteuropäische Schiksale einer nordgermanischen Gnippenbezeichnung. 1983.

[5] Е. Мельникова, В. Петрухин. Скандинавы на Руси и в Византии в X–XI вв.: к истории названия «варяг». 1994.

[6] Е. Мельникова. Варяги, варанги, вэринги: скандинавы на Руси и в Византии. 1998.

[7] А. Назаренко. Ιγγωρ, Βαραγγοι и др. (О вероятных следах ассимилятивных процессов в языке восточноевропейских скандинавов X в.). 2014.

[9] Л. Грот. Призвание варягов, или Норманизм, которого не было. 2013.

[11] Варяги вообще не склонны были давать обеты и присяги. Они предпочитали заключать контракт и чётко оговаривать условия службы. Если их что-то не устраивало, они просто разрывали контракт и уходили к тому, кто платил больше.

[13] А. Толочко. Очерки начальной руси. 2015.

[14] Можно даже допустить, что в переводе на греческий, сделанном при дворе Владимира, русские писцы «автоматически» сохранили в тексте письма малый юс, но он всё равно должен был естественно замениться на альфу в византийских документах.